В клинической практике нам важно отличать большое депрессивное расстройство от депрессивных состояний, характеризующихся утратой внутренних ориентиров, негативным видением себя и окружающего мира.

Современный человек упорно старается избежать темного настроения, порой насильственно удерживая себя в «солнечном» состоянии, а депрессивное состояние экономически и эмоционально практически всегда воспринимается как угроза, неудача, разрушающая планы и ожидания. А ведь депрессия — одна из граней души, которая помогает нам видеть темные (теневые) стороны, ибо только полнота (целостность) дает возможность для подлинности переживаний.

К.Г.Юнг видел эту связь между депрессией и трансформацией, считая, что бессознательное обладает огромным творческим потенциалом, целью которого всегда является развитие личности. А для реализации этого нового витка развития необходимо периодически лишать Эго энергетической подпитки и вызывать депрессию — состояние алхимического нигредо, в котором внутренний мир будет разваливаться на части, а будущее видится смутным и беспросветным, без надежды на избавление от «пустоты» и одиночества.

Символический смысл такого рода переживаний представляется в необходимости осознания всего того, что безвозвратно устарело и требует перемен. В этом случае нам следует рассматривать депрессию не как патологическую реакцию, а только как естественное следствие этой внутренней потребности в трансформации.

Томас Мур в свою очередь представляет депрессию как встречу с Сатурном, где мы начинаем видеть множество качеств его мира, таких как «потребность в изоляции, коагуляции фантазии, дистилляции памяти и аккомодации смерти». Но эмоциям Сатурна не будет места, если мы пытаемся лишь патологизировать депрессию, относясь к ней как к синдрому, который необходимо лечить только химически. Необходимой альтернативой является приглашение войти, когда Сатурн стучится в дверь, и общени с ним. Иногда эта метафора представлена как встреча с «Дамой в черном».

Символически пустота и исчезновение смысла, так остро проявляющиеся в депрессии, указывают нам не только на устаревший способ понимания своей жизни, но и на тот очевидный факт, что наши ценности настолько плотно упакованы и объективированы, что не остается места для тайны.

В этом смысле депрессия приходит для того, чтобы создать дыру в наших теориях и предположениях. То же самое происходит в отношении терминальных состояний болезней.

Зачастую мы упорно отказываемся принять реальность и способность открыто говорить о депрессивных фактах в этих случаях, вместо глубокого понимания о нашей смертности и через это о заботе о себе. Тогда состояние депрессии можно воспринимать как пребывание между жизнями, подобно состоянию Бардо в «Тибетской книге мертвых».

В этом смысле можно говорить о вынашивании себя до возможности родиться заново и в новом качестве. Так терапевт может сопровождать пациента в этот уязвимый и трепетный период, рассказывая сказки подобно тому, как монах читает усопшему тексты из Книги мертвых, помогая создавать необходимые условия для нового рождения. Все это требует времени, усилий и терпения, ибо нет пользы в преждевременном рождении.

При этом, как указывает Т.Мур, забота о душе вовсе не означает «барахтание в симптоме». Она означает попытки научиться у депрессии тем качествам, в которых душа нуждается.

Кроме того, есть насущная необходимость понимания качеств Сатурна, таких как холодность, пустота, темнота и изоляция, и вплетения этих качеств в структуру повседневной жизни. Для этого важным условием, вероятно, будет необходимость выйти за пределы душного и узкого дихотомического представления о мире, в котором есть место только категоричным полярностям, таким как «хорошее-плохое», «доброе-злое».

Таким образом, позволяя себе необходимое для души уединение и вместо представления ужаса от изоляции — разрешая печаль; вместо лихорадочного веселья — понимая, что разочарование может быть лучшим лекарством для осознанности, человек становится более свободным.

Мудрость в отношении пребывания в темноте депрессивного состояния удачно амплифицирована в мифе об Ионе, где Иона в брюхе кита, подобно монаху, медитирует дза-дзен, не пытаясь контролировать ситуацию, понимая и принимая тщетность этих попыток. Утроба кита в этом смысле подобна шуньятте, плодотворной пустоте, в которой Иона, даже если и не двигается, все же таинственным образом приближается к чему-то.

То же самое происходит и с семечком, лежащим в земле, в процессе своей постепенной трансформации. Вероятно, здесь необходимо упомянуть сходство с аналогичным символическим проявлением в мифе о Персефоне. Тот же процесс проходит и пациент в терапии. Переживая темноту, он задает себе базовые экзистенциальные вопросы: «Кто я? Куда я иду? Каков этот мир?» И только «оставаясь в брюхе у кита, у каждого есть шанс найти ответы на эти вопросы».

В библейской истории Иона поет песню во славу Бога. В контексте жизни это означает буквально то, как «человек живет и рождает самого себя». Эти факторы крайне важны для прохождения темной ночи души. Если эта «песнь» направлена против темноты, есть большой риск застрять в тупике. Но если удастся найти способ (а это и есть работа Души), соответствующий персональным талантам и темпераменту индивида, сумев сочинить «псалом Богу», который и есть персональная темнота, появляется шанс родиться в новом качестве.

Для этого и необходима глубина вместо привычного «плавания» на поверхности своего бытия. Только страстность выражения своих чаяний и чувств имеют значение для трансформации. Потому духовная жизнь вовсе не оберегает человека от повседневных выборов, она призвана сделать человека личностью с характером, проницательным и эмоционально стойким, ровно как и любящим и сострадательным, и должна предложить ему разумный способ общения со сложностями жизни.